Неожиданно для себя выяснил (спасибо собеседнице, — напомнила), что почти четверть века назад в газете «Город на Цне», вышло моё интервью с известной тамбовской журналисткой — «газетчицей» и «радийщицей» Людмилой Хохловой. Вышло под заголовком «Предварительный итог: жизнь удалась». Говорили мы о профессии, о жизни, о стране… И вот, почти четверть века спустя, вновь беседуем с Людмилой (тут следует сказать, что знакомы практически с незапамятных времён, поэтому обращению на «ты» удивляться не надо) практически о том же. О том, да не совсем…
— Не так давно, Людмила Евгеньевна (ну, должна же быть и толика официоза), состоялся твой творческий вечер. Такая душевная, неформальная встреча! Были друзья, коллеги по «Комсомольскому знамени» — молодёжной газете советских времён, почитатели таланта. А из коллег-«радийщиков» (ведь именно с радио связана большая часть твоей профессиональной жизни) пришёл только Константин Николаевич Денисов, давнишний коллега и твой напарник во многих передачах. А из «племени молодого» — никого. Не обидно?
— Абсолютно нет. Да и сегодня на радио, насколько мне известно, молодые журналисты, увы, не работают… Дело в том, что бывают в жизни какие-то парадоксы… Вот в «Комсомольском знамени», когда там был редактором Валерий Борисович Седых, я проработала год, но он видится будто огромный срок в моей жизни. Хотя слово «срок» не очень хорошее… Огромное время. С людьми, которые там работали, до сих пор поддерживаю хорошие отношения. Мы — близкие люди. Родные. Потом проработала три года в «Знамени» при другом редакторе. А вот этот период как-то «испарился» из памяти, хотя на неё, слава богу, не жалуюсь. На радио — ну, почти двадцать пять лет, да. Разные времена были… Последние годы — не совсем приятные. Поэтому ушла оттуда не то, чтобы со спокойной душой, но раньше, чем могла бы.
— Без колебаний?
— Конечно. Но вот так обстоятельства сложились. Нет, я вспоминаю хорошие какие-то моменты, людей, с которыми работала, но, как говорится, одних уж нет, а те далече…
— На творческом вечере редко кто не говорил о твоём профессионализме, что стопроцентно справедливо. И когда два журналиста встречаются, не избежать им разговора о профессии. Но я сейчас хотел бы не о профессии, а о человеке в профессии. Абстрактно. Давай представим себе этакого «сферического журналиста в вакууме». Как считаешь, какие у него могут быть добродетели и какие пороки?
— Из добродетелей главной бы назвала… Не нужно считать, что ты какой-то особенный. Если тебе вот это, профессиональное, дано, не следует думать что ты лучше других. Ты, как я люблю говорить — представитель социума, просто задаёшь те вопросы, освещаешь тематику, которые интересны радиослушателям, телезрителям, читателям. Вот и всё. Не люблю, когда журналист начинает сам очень много говорить.
— Как же, показать себя-то надо…
— Да… Вот вспоминаю, давно уже, слушала Соловьёва. Задаёт он вопрос доктору экономических наук. Тот и рта не успевает открыть, как Соловьёв — «Да я и сам кандидат экономических наук». И выдаёт такую длиннющую тираду… Тут и думаешь, а зачем ты этого человека пригласил, чего ты от него хочешь? Покрасоваться перед ним? На мой взгляд, это как-то недостойно.
— Подожди, ты не совсем ответила на мой вопрос. Я спрашивал о добродетелях и пороках «сферического журналиста»… Какое, в принципе, может быть главное достижение в жизни журналиста?
— Что работа становится твоим образом жизни и не заканчивается с фактическим уходом из СМИ. (невольно вспоминается апостол Павел, который сказал, обращаясь к коринфянам: «Любовь не перестаёт») То есть никогда не перестанешь быть журналистом. А самое-самое главное: всегда с любовью относилась к моей читающей и слушающей публике, и до сих пор иногда получаю знаки, что это взаимно...Ну вот тебе и добродетели, и пороки!
— Ладно, не буду развивать «философскую» тему. Спрошу: а у тебя в процентном отношении сколько журналистских достоинств, сколько пороков?
— Знаешь, ни о том, ни о другом не думала никогда, меня просто эта работа всегда увлекала, сам процесс общения. Пороки видела у других, как и мы все, достоинства, кстати, тоже, да… Вот из достоинств могу вспомнить пример моего коллеги Сергея Георгиевича Малахова, который всегда делал гораздо больше, чем, казалось бы, нужно. Он освещал вопросы культуры, и вокруг него всегда был огромный круг музыкантов. А это — редкость. Он всегда очень много работал. Чувствую, на этот вопрос тебе не ответила…
— Ну, скажем так — обтекаемо. Смысла клещами вытягивать ответ на, может быть, не совсем корректный вопрос, не вижу. Но от профессиональной темы пока не отойду. Скажи-ка, в твоей журналистской деятельности какой был самый большой успех и какое самое большое фиаско?
— Про фиаско сразу отвечу. Правда, это было давно, работала в многотиражке воронежского политехнического института. Мне сказали, что есть какой-то очень талантливый молодой учёный, очень интересный и надо бы с ним сделать материал. Он пришёл в редакцию. Задаю ему вопросы, а он эдак свысока смотрит и не отвечает. Растерялась, ведь только начинала путь в профессию. Но всё же сказала: «Извините, но знаете, не буду делать с вами интервью. Он: «А почему?» «У нас с вами не получится». Он: «А почему? Вы задавайте вопросы». Спрашиваю, а реакция всё та же. Интервью не получилось. Извинилась перед ним… А о хорошем… Что ж сказать… Вот существует такое чудо, когда ты берёшь интервью у человека, и оказывается, что ты с ним на одной волне. Абсолютно. Помню, было задание сделать интервью с приехавшей на Тамбовщину московской писательницей. Я сначала, как могла, отказывалась: о чём смогу говорить с человеком, которого совершенно не знаю?! Тем не менее, пришлось. И вот эта писательница даёт книжечку, в аннотации к которой говорится, что она пишет стихи, её приоритеты — экология, семейное воспитание, отношение к животным. И тут сразу стало понятно, о чём с ней говорить, это был мой человек. Задаю вопрос , она мне отвечает стихами из этой книги, ещё вопрос, и опять ответ стихами. Так неожиданно получилось очень хорошее интервью Наверное, у меня больше никогда такого не было
— Да. Твой профессиональный путь удался. А если представить ситуацию, что с журналистикой по каким-то причинам «не срослось», чем бы могла заниматься?
— Ой, как трудно… Никогда об этом не думала.
— Подумай.
— Нет, ну ничем бы не могла больше заниматься. Я вообще такой человек, однолюб. Если работаю в коллективе, он мне по душе, не хочу в другое место идти, мне это нелегко. Несмотря на то, что по роду своего занятия я человек достаточно коммуникабельный, это трудно. И раньше думала, что вот говорю по радио, и слушатели меня понимают, а сейчас, с возрастом, вижу: наверное, так было не всегда. Потому, что встречаю людей, которым говоришь одно, а они воспринимают это совершенно по-другому. Может, это только сейчас… Но мучила радиослушателей своими разговорами…
— Думаю, что правильно понял: несмотря на все нюансы, нестыковки и прочие казусы, вне журналистики тебя бы не было. И вот в связи с этим вспоминаю: на творческом вечере ты говорила, что на пути в журналистику, встречались мужчины, которые помогали эту дорогу преодолеть.
— Да, в «Мичуринской правде» это был Валерий Руднев, который как-то меня воспитывал, что ли… А ещё Виктор Константинович Кострикин, глубокий, самобытный журналист и замредактора Леопольд Артурович Израелович. Учили и не оставляли вниманием. На радио — Павел Александрович Никольский и Серей Георгиевич Малахов. А ещё было «Комсомольское знамя», где могла учиться на практике у Валерия Борисовича Седых, у Евгения Писарева, Владислава Голкова, Сергея Бирюкова. Я испытывала радость от их интересных журналистских работ примерно такую же, как от удачных своих. Вообще, как-то не задумывалась об этом, но раньше журналистское сообщество было преимущественно мужским, сейчас, кажется, иначе...Радует, действительно, что мужской мир принял меня тогда и принимает сейчас: столько лет мы остаёмся друзьями, близкими друг другу людьми. Встречаемся, ходим в гости друг к другу, проводим вечера в Доме творческих работников, написали и издали книгу «Газета молодости нашей».
— Но я вот к чему клоню: ты ведь человек творческий, отрицать не будешь? А у большинства творческих личностей, во всяком случае у мужчин, были свои музы: у Пушкина — Анна Керн, у Петрарки — Лаура… А у тебя был какой-нибудь «муз»?
— Как тебе сказать… Одно время мне очень нравился Владимир Молчанов, то, как он передачи делает. Потом разонравилось. Сейчас у меня нет каких-то идеалов в журналистике. Нет такого.
— То есть почти не было и нет?
— Ну, вот, Малахов… Постоянно наблюдала за его работой, мы с ним сидели в одном кабинете. Сергей Георгиевич был весь в музыке, к нему приходили разные музыканты. Он никогда не говорил: Люда, идите на концерт, в филармонию там, или в музучилище… Но я сама, заканчивая работу думала: «А надо пойти». Не знаю, почему. Может, это тоже есть воспитание, не напрямую. Об этом человеке остались воспоминания самые хорошие.
— Мы всё о профессии да о профессии. А скажи, безотносительно к работе, какой у тебя в жизни самый отчаянный поступок был?
— Да у меня в жизни много отчаянных поступков было.
— Нет, самый-самый!
— Трудно ответить, в своё время считала, что могу легко вмешиваться в человеческую жизнь. Моя знакомая, студентка факультета журналистики, осталась одна с ребёнком. Жила она в общежитии, прямо скажем, не сладко. По-журналистски решила «вникнуть в ситуацию». Узнала, кто отец ребёнка, поговорила с ним. Сейчас понимаю, что совершенно не имела права вмешиваться в чужую жизнь, но тем не менее, он дал ребёнку своё отчество, фамилию, и сам он, может быть не очень помогал этой девушке, а его родители — очень. Сейчас я бы никогда не решилась на такой поступок, а тогда была уверена, что как журналист могу... Теперь же считаю, что в чужую жизнь лезть нельзя. Не по-человечески, профессионально…
— Опять меня тянет к творческому вечеру… На нём ты с лёгкой ноткой грусти вспоминала время, девяностые наверное, годы, когда была «журналистская вольница» — пиши, что хочешь, говори, что хочешь. Но всё равно, кроме прямых эфиров, собственных передач, тебе приходилось по заданию редакции ездить, как тогда говорили, «в глубинку», делать дежурные «репортажи с полей». А ведь вокруг махрово цвела «жёлтая пресса»… Могла бы, скажем у какой-нибудь доярки спросить не о постоянно растущих надоях, а о том, как у них на селе с сексом?
— Нет. Но не потому, что для меня это было какое-то табу. Меня как-то это не интересовало. Надеюсь, что у всех всё было хорошо. Гораздо интереснее были люди и то, как эти люди по-доброму относятся к тебе. Помню, однажды записывала в селе материал, а собеседник — молодой парень, механизатор, у него такой трактор огромный, с большущими колёсами — в мой рост. Спрашиваю, а можно к вам в кабину? Он говорит: «Давай». И вот мы едем, интересуюсь: «А что ты чувствуешь, когда утром по полю едешь, кругом птицы поют, солнце едва взошло…». И он так откровенно: «Да я себя чувствую капитаном дальнего плавания». По-моему, такие непосредственные ответы гораздо интереснее чем то, о чём ты спрашивал.
— Ладно, уела, как говорится. Тогда какой вопрос ты сама себе хотела бы задать, и что бы на него ответила?
— Я таких прямых вопросов боюсь. Вот перечитала интервью, которое ты брал у меня двадцать четыре года назад, спрашиваешь: «Жизнь удалась?». Как сказать? Сказать — удалась, страшно, что сглазишь, скажешь — не удалась, согрешишь, потому, что это не совсем так. Наверное, у себя спросила бы, счастлива ли я.
— А что ответила бы?
— Да.
— А раз счастлива, то какое самое большое твоё достижение в этом счастье?
— Да вот они, моя дочь, внучки. Смотрю на свою старшую внучку, а ей уже семнадцать, и вижу: что-то где-то получилось.
— Эх, Людмила Евгеньевна… За плечами уже ох, как много… Как считаешь, какие-то перспективы ещё есть?
— …Фильм такой замечательный есть «Молодость»*, режиссёра Паоло Соррентино. Там старый дирижёр разговаривает с доктором. Доктор ему: «Вы абсолютно здоровы». Дирижёр: «Доктор, а что будет дальше?». И доктор ему совершенно гениально отвечает: «А дальше будет молодость!». И на этом фильм заканчивается.
— Пожалуй, пора закругляться, но — последний вопрос. Его я беззастенчиво украду у Владимира Познера: оказавшись перед богом, что ты ему скажешь?
— Я бы сказала, спасибо тебе, господи, и прости. Спасибо за то, что он мне дал, эту прекрасную жизнь, прекрасных людей рядом. Ну а прости… Мы все в чём-то виноваты, и перед богом, и друг перед другом, и перед собой…
*знак информационной продукции фильма «Молодость» — 18+
