Имена основателей сначала Ассоциации, а затем и Союза художников нашей области – Белоцветова, Нестерова и Отнякина – сейчас уже мало кто помнит. Их оттеснили на периферию культурной жизни города молодые создатели крупных тематических полотен.
Можно спорить, кто из этих трёх художников был самым талантливым живописцем, но одно несомненно: как преподавателю Николаю Отнякину на Тамбовщине равных не было, хотя оплачивалась его педагогическая работа очень скудно.
К счастью, ему повезло с женой: супруга Мария посвятила себя ему. Она была неплохой портнихой, шила одежду по заказам и для продажи на рынке. Это и приносило семье основной доход.
Живопись в полумраке
Последние годы жизни Отнякин писал в основном для себя и для узкого круга знакомых. Крохотный участок земли возле его дома на Студенецкой улице был засажен цветами. Не на продажу: Николай Александрович любил натюрморты. Одна из комнат его дома была превращена в мастерскую, где часто проходили и занятия с учениками.
Николай Александрович вначале вёл кружок в Доме пионеров, а с 1952 года преподавал в Тамбовской детской художественной школе. Ему было что передать ученикам.
Как личность и как художник он сложился в предреволюционной Москве, во времена «серебряного века». Культурная жизнь обеих столиц была необычно живой и насыщенной. Непрерывно возникали различные школы и течения, велись поиски новых изобразительных форм и средств. К занятию искусством тогда относились как к служению культуре, а не как к способу добывания денег. Фёдор Рерберг, в студии которого учился Отнякин, был известен как один из лучших знатоков технологии живописи. Его увлечение французскими импрессионистами передалось и Николаю Александровичу.
О годах до учёбы у Фёдора Рерберга известно лишь то, что Николай Александрович родился в крестьянской семье, по всей видимости, зажиточной, иначе у него не было бы возможности поехать в столицу.
После гражданской войны Отнякин сблизился в Москве с художниками из группы «Бубновый валет», в частности, с Робертом Фальком, чей подарок – «Пейзаж с красным флагом» – у Николая Александровича провисел над кроватью в течение всей его жизни. Отнякина часто спрашивали, почему он повесил любимую картину в тёмный угол. «Настоящая живопись узнается в полумраке», – отвечал он.
Ныне покойный тамбовский художник Евгений Ляпин однажды рассказал мне о случае, который подтверждает эти слова. Однажды вечером он вместе с другом Владимиром Тарасовым зашёл домой к Отнякину. Тот поставил перед ними несколько новых работ и пошёл поужинать. День угасал, приближались сумерки... Вдруг юные живописцы заметили, что картины стали преображаться. Тарасов воскликнул первым: «Смотри, смотри, как горят краски!»
«В чем было дело, не могу понять до сих пор. Владимирские художники, чтобы добиться подобного звучания красок, пишут на специальных грунтах. А у Отнякина в распоряжении был обычный фондовский картон»,
– вспоминал потом Евгений Ляпин.
Он был прекрасным педагогом
Может быть, мастер и владел каким-то технологическим секретом. Но, думается, главное было не в этом. Все, кто был знаком с Отнякиным, говорили в один голос: каждый квадратный сантиметр холста давался ему кровью. Свои чувства, свою любовь к жизни, к природе, к окружающим его людям он стремился выразить единственным доступным ему языком – языком живописи.
Отнякин и Фальк – очень похожие живописцы. Основное различие между ними лишь в том, что Николай Александрович свои последние годы прожил в Тамбове, а Роберт Рафаилович – в Москве. У него был больше круг знакомых и почитателей, и его посмертная судьба сложилась лучше.
О Фальке до сих пор помнят и знают. Выходят книги с репродукциями его картин, о его творчестве написаны монографии. Отнякин же почти забыт, хотя и был почитаем в кругу живописцев, причём не только тамбовских.
Однажды в годы хрущёвской оттепели Тамбов посетил Илья Эренбург. Он был знаменит не только как автор нашумевших романов, но и как тонкий знаток живописи, долгие годы вращавшийся в среде парижских художников. Познакомившись с картинами тамбовчан, писатель заметил: «Среди живописцев Тамбова молод только Отнякин». Николаю Александровичу было в то время за шестьдесят.
Многие ученики Николая Александровича закончили художественные институты и академии, стали профессиональными художниками. Некоторые из них достигли известности и как педагоги российского уровня. Например, в Москве, в Строгановском высшем художественно-промышленном училище преподавал монументалист Андрей Орловский – бывший ученик Отнякина. В своё время я не раз говорил с ним о его учителе. Он вспоминал:
«Виртуозность, отличающая акварели Фонвизина, в ещё большей степени была присуща Отнякину. Первый раз я пришёл к Николаю Александровичу со своими рисунками в 1940 году. Он был прекрасным педагогом, даже в чем-то уникальным. Правда, я понял это, когда уже был заведующим кафедрой рисунка в Строгановке, и изучал программы художественных институтов. Так вот, на кафедре рисунка Полиграфического института Андрей Гончаров, ученик Фаворского, преподавал по тому же методу… но начал Отнякин стал это делать значительно раньше.
Я ходил на этюды вместе с Володей Тарасовым. Он писал скрупулёзно, детально, и я стал подпадать под его влияние. Николай Александрович мне тогда сказал: «Ты с Володей больше не ходи. Нужно быть самим собой».
Основная работа проходила не в студии, а дома. Каждый урок начинался с просмотра домашних работ. Отнякин детально и умно их разбирал. Он ведь и сам был очень тонким художником.
Искусству и работе с детьми была отдана вся жизнь Николая Александровича. Она была очень нелегкой. В особенности его судьба осложнилась после войны, когда в Тамбов приехали молодые художники. Они быстро оттеснили наших «поэтов кисти» - Отнякина, Белоцветова, Нестерова… Наступило время циничной борьбы за заказы, в которое настоящие художники не могли вписаться. Лишь в 1962 или 63 году прошла большая выставка Николая Александровича… но жить ему оставалось уже недолго…»
Фигура неординарная
С благодарностью вспоминал Отнякина и другой его ученик, Владимир Мягков-старший. Когда я ним беседовал, он возглавлял Союз художников в Магаданской области.
«Мне повезло: людей такого качества я больше в жизни не встречал. Мы ведь были послевоенными детьми, и почти ни у кого не было отцов. Отнякин заменил многим из нас отца. Когда мы занимались в изостудии Дома пионеров, вместе с нами ходил на этюды. По-видимому, детское окружение ему нравилось.
Отнякин не то, чтобы специально старался передавать нам своё отношение к искусству: оно само передавалось. Тем, кто начинал более-менее прилично работать, он давал гознаковский ватман. Если у него было хорошее настроение, то мог на глазах превратить замызганный учеником акварельный этюд в подлинное произведение искусства. И вот что для нас было очень важно: Отнякин знакомил нас с классикой живописи, приносил в изостудию репродукции картин ван Гога, Леонардо, Шишкина…
В Тамбове он стал одним из организаторов Союза художников. Для города это вообще была фигура показательно неординарная. Таких уже не осталось – «странных» людей, свято верящих в искусство. А Отнякин не просто верил в него: он им жил. Николай Александрович любил и натюрморты, и пейзажи. Многие его работы – уровня Фалька.
Отнякин был вхож в круг знаменитых столичных художников, которые нередко приезжали к нему в Тамбов. Здесь были и Фальк, и Фонвизин, и акварелист Зефиров, и другие люди московской живописной школы… Они прислушивались к мнению Николая Александровича, хотя он в масштабах России был безвестным человеком.
Не только Отнякин, но и Нестеров, и Белоцветов – люди затоптанные. Не думаю, что молодые художники-соцреалисты сознательно «затирали» Николая Александровича. Просто у них не были открыты глаза: они многого не понимали. Такая ситуация была в стране. Мужики зашибали деньгу, бились за заказы, а он на конфликт с ними не шёл. Просто не был конфликтным человеком. Для меня общение с ним было счастьем».
В декабре прошлого года исполнилось 130 лет со дня рождения Отнякина. Тамбов до сих пор не смог достойно его отблагодарить. На его похоронах в 1966 году ведущие художники города произнесли много красивых слов о его необычайном даре живописца, о его любви к жизни, к природе, к красоте… Говорили они и о том, что надо бы открыть дом-музей Николая Александровича: он будет гордостью Тамбова.
Однако даже прибить табличку с его именем к фасаду детской художественной школы оказалось очень непростым делом. Случилось это лишь в середине «нулевых годов», в том числе и стараниями автора этих строк.
