Спектакль этот стал знаменит, точнее скандально знаменит в прессе, со своего самого первого представления в городе Кургане. Писали о крушении морали и «неоднозначных сценах плотской любви» и даже инцестов. Но не зря гласит пословица — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
На деле все подобные описания оказались полной чушью в устах ханжей. Зато сам спектакль под названием LEAR действительно произвел настоящий фурор. Произвел своей необычностью и препарированием времени. Нет, шекспировские образы никуда не ушли и ничего не потеряли, зато раскрылись не то что с современной стороны, а со стороны вечности, которая не признает внешних догм и закостенелых канонов. Их просто нет у Шекспира. Нет и не может быть по очень простой причине — он гений...
И потому трагедия Лира, короля британского, превратившегося в воплощение жестокости на фоне его дочерей, становится абсолютно современной и прошибает, что называется, до костей, как песни суровой «Металлики» и романтичного Сальваторе Адамо, звучащие в спектакле. А за ними на фоне декораций в виде переплетения железных конструкций на сцене, напоминающей огромный ангар, кипят страсти, нешуточные и беспощадные в своей откровенной искренности.
Это не столько повествование, сколько атмосфера. Положа руку на сердце, многие ли читали Шекспира? Но даже человек, сроду незнакомый с «Королем Лиром», вряд ли останется равнодушным к разыгравшемуся на его глазах действу. Именно действу. Режиссер предпочел не столько говорить, сколько показать. Именно визуальный ряд со всеми современными техническими и творческими приемами затягивает в эту атмосферу жутковатых и гипнотизирующих видений, где актеры выкладываются на разрыв, как на самом прочувствованном рок-концерте.
Видения сменяют друг друга, смешивая эпохи, но не возникает вопроса, почему вдруг среди светящихся шаров появляется Освальд с огромным ирокезом на голове, а рядом гвардеец в классической медвежьей шапке времен наполеоновских войн стреляет из револьвера в наседающего на него огромного медведя с лукошком. А посреди всего этого апокалипсиса идет своим мрачным путем Лир, несчастный король, имеющий власть над всем и не имеющий ничего. Этот образ прочувствовал заслуженный артист России Иван Дробыш, один из претендентов на почетное звание и главную фестивальную награду «Актер России».
Однако, судя по обсуждению членов высокого жюри, которое традиционно проходит на нашем фестивале, ему на эту награду вряд ли можно рассчитывать. А жаль. Потому что мнения опытнейших критиков на этот раз совпали с мнением той части зрителей, кто после спектакля говорил о своем неприятии «слишком современной интерпретации Шекспира». Это были в основном люди пожилые, которые прямо признавались, что им тяжело отойти от привычного и устоявшегося восприятия классики.
Но дело оказывается, не просто в возрасте. Вспоминая тургеневских «Отцов и детей», среди «отцов» могут быть и молодые. Что интересно, начать обсуждение спектакля было предложено как раз молодым критикам — двум студенткам театроведческого факультета ГИТИСа. Они говорили о «приоритете литературоцентрического понимания театра , перенасыщенности режиссерскими приемами и ударно-музыкальным звучанием», которое их смущает. И эта критика удивительным образом совпала с критикой спектакля пожилыми критиками-мэтрами. Они много и со знанием дела говорили, но ключевым словом звучало «Я не понимаю» почему в спектакле то или это.
Но если они чего-то «не понимают», то другие все понимают прекрасно, и это в основном были молодые зрители. Которых необычность интерпретации и «ударно-музыкальное звучание» вовсе не смущало. А наоборот заставила задуматься и , возможно, просто почитать Шекспира.
В финале спектакля на фоне огромного колышущегося британского флага «Юнион Джека» персонажи трагедии стоят немыми силуэтами и один за другим пьют из чашек чай. В такой чай с молоком во времена Шекспира любили добавлять яд, обычно мышьяк, он вроде сладковатый и потому незаметен на вкус. И постепенно, герои один за другим падают, умирая. И остается на сцене одно пустое белое офисное кресло — королевский трон. А «Юнион Джек» ниспадает вниз. И опускается занавес в виде прозрачного компьютерного экрана, за которым остаются лишь призрачные безликие силуэты. И что тут непонятного?
