Собрание имён Николая Никифорова

В номере «ТЖ» от 20 июля была опубликована авторская колонка с размышленями по поводу инициативы городских депутатов о переименовании премии имени Н. Никифорова в премию имени другого не менее выдающегося краеведа.

Подобные переименования выглядят странными с этической точки зрения, о каком бы «имени» речь ни шла. На публикацию в газете откликнулся известный коллекционер Сергей Денисов. Он делится своим мнением — не о предложении переименования, а о знаковой для Тамбова фигуре Николая Никифорова.

В начале 80-х годов прошлого столетия мой отец Николай Фёдорович Денисов возглавлял в Тамбове общество слепых. Он хорошо знал коллекционера Николая Никифорова, который в те годы от общества «Знание» часто читал лекции в этой общественной организации.

В то время я уже серьёзно увлёкся собирательством. Конечно, было интересно и, признаюсь, лестно познакомиться с «городской достопримечательностью». Отец представил меня Николаю Алексеевичу. С тех пор началось наше общение, которое продолжалось вплоть до его смерти.

Признаюсь, поначалу не понимал его мотивацию собирательства. В доме НАНа — так звали его друзья — наряду с артефактами хранились какие-то записочки, лоскутки, верёвочки, гвозди, любительские рисунки и прочая, как тогда казалось, никому не нужная мелочёвка.

— Николай Алексеевич, зачем вы собираете весь этот хлам? — не удержался и однажды его спросил.

— Человек, который дарит тебе вещи, зачастую важнее самого предмета, но они помогают мне сохранить в памяти образы людей, с которыми мне довелось когда-то общаться или встречаться, — приблизительно так тогда высказался мой наставник.

Незначительные с точки зрения материальной ценности вещи больших людей и составляли основу его собирательства. Никифоров, по сути, коллекционировал человеческие отношения. И чем выше полюс недоступности человека, тем приятнее было получить от него автограф на клочке бумаге, копеечный значок, книгу и так далее. Никифоров не очень любил слово «коллекционер», он предпочитал называть себя собирателем. Некоторые журналисты в те годы говорили, что он собиратель имён. И это верно.

Своим обаянием Николай Алексеевич мог расположить к себе неразговорчивых, зачастую скупых на чувства и отдачу людей. Они открывали потаённые ящички, сундучки и делились с коллекционером артефактами. И не жалели об этом! Более того, многие, не дожидаясь прихода Никифорова, передавали архивы коллекционеру, полагая, что лучшего хранителя их наследия просто не существует.

Ему дарили Ардов, Никулин, Райкин, Николаев (клоун), Давид Бурлюк...В коллекции Никифорова свыше тысячи автографов писателей, художников и других видных личностей.

На мой взгляд, самое важное качество Никифорова в том, что он прозревал великое будущее в судьбах людей. Одни были ещё молоды, другие по определённым причинам не признавались официозом и были задвинуты на зад-ворки культурной жизни страны, а то и вовсе преданы забвению. Но НАН верил и знал, что счастливый час для настоящего и неординарного таланта рано или поздно настанет.

Без преувеличения можно сказать, что Николай Никифоров стал в искусстве крёстным отцом для Анатолия Калашникова (1830—2007), художника-графика с мировым именем. Стараниями коллекционера в начале 60-х годов в Тамбовском доме художников была организована первая персональная выставка начинающего графика. С этого момента началось его восхождение на олимп. Калашников — первый русский художник, избранный почётным членом Королевского общества художников-графиков Великобритании, награждён именной серебряной медалью папы Иоанна Павла II. К тому же он заслуженный художник РСФСР.

Известно, что Анатолий Калашников — автор гравюр на дереве для почтовых марок и экслибрисов, но не все знают, что любовью к экслибрисам его облучил Николай Никифоров.

Не будет преувеличением сказать, что Тамбов в 60—70-е годы прошлого столетия был одним из центров культуры экслибрисов. Именно Никифоров стал прародителем эпохи возрождения движения малографистов. Более пятидесяти процентов находящихся в коллекции Никифорова экслибрисов инициировал он сам. НАН нередко и сам пробовал что-то нарисовать, и сегодня эти экслибрисы интересны как минимум в качестве культурного явления. К слову сказать, НАН пытался реанимировать культуру визиток, персональных печаток, вводил в оборот именные почтовые конверты и открытки с портретными изображениями. Он любил графическое искусство в различных его проявлениях.

В этой связи хочется рассказать о дружбе Никифорова ещё с одним выдающимся художником — Георгием Карловым (1905 —1991). Он также по просьбе Никифорова создавал свои фирменные экслибрисы с неизменными львами, кошками или зайцами. Георгий Карлов известен как мастер изображения животных, он проиллюстрировал множество детских книг. Но на момент их знакомства Карлов с трудом пробивал дорогу в жизни и творчестве. Николай Алексеевич, понимая, что Карлов — самобытный художник, помогал ему. Карлов часто приезжал в Тамбов, но личного общения им не хватало, друзья переписывались более двадцати лет, каждое письмо Георгия Карлова проиллюстрировано дружеским шаржем или карикатурой.

Карлов был небольшого роста, мощного телосложения. Его за глаза называли комодом. Никифоров, напротив, — высокий и нескладный. Его прозвали Коля-раскладной, он знал об этом, но никогда не обижался. Он был узнаваем, это было для него более важным. Карлов в воспоминаниях писал: «Идут по Арбату к Коле Глазкову Комод и Оглобля...» Никифоров любил гротеск, обладал потрясающим чувством самоиронии.

Он знал, что говорить и в какой аудитории, но, обладая обширными познаниями и чувствуя некоторое интеллектуальное превосходство, позволял себе пофантазировать перед псевдоинтеллектуальной провинциальной публикой. Все мифы мгновенно тиражировались, некоторые из них дожили и до сегодняшнего дня. Да и сам Николай Алексеевич творил себя как легенду, создавая образ некого чудака.

Однажды он появился на центральной улице Тамбова сидящим на живом осле в костюме Ходжи Насреддина.

Зимой ходил на лыжах и катался на беговых коньках в одних плавках. Он занимался моржеванием, первым открывал купальный сезон. Много лет в Тамбове возглавлял спортивное общество «Спартак». В каких обществах он только не состоял! Некоторые создавал сам. Никифоров был организатором городских ёлок, часто исполнял роль Деда Мороза.

По духу ему близок уникальный, в 40—50-е годы опальный поэт Николай Глазков, который не только сочинял парадоксальные стихи, отдельные строки из которых были расхватаны на цитаты, но и снимался в фильмах, играл в шахматы на равных с гроссмейстерами, слыл энциклопедистом, циркачом — силачом (любил ставить необычные рекорды), моржом...

Николай Никифоров хлопотал как мог за своего друга, писал письма в издательства, организовывал творческие вечера в Тамбове... Коллекционер понимал, что Глазков — уникальное культурное явление, которому необходимо помочь прервать вынужденное молчание. Поэта не печатали до 1957 года. Первая официальная публикация состоялась именно в Тамбове в газете «Комсомольское знамя».

Сохранились объёмистая переписка друзей и множество посвящений, поздравлений, пародий, самиздатовских брошюр. С Николаем Глазковым и Николаем Никифоровым дружил поэт-палиндромист Николай Ладыгин, в котором НАН уже тогда в прозрел классика палинд-рома.

Весёлость и порядочность Николая Никифорова были по душе замечательному сатирику Виктору Ардову, который передал часть своего архива тамбовскому коллекционеру. Никифоров дружил с Ардовым, часто бывал у него дома. Большая Ордынка, дом 17, квартира 13 — сегодня это общеизвестный приют для непризнанных в те годы литераторов. Продолжительное время здесь обитала Анна Ахматова, час-тые гости Борис Пастернак, Иосиф Бродский, Александр Солженицын... Всё это известно, но мало кто знает, что Никифоров после смерти Ахматовой стал обладателем части её архива.

Смех — это объединяющая сила. НАНу легко было найти общий язык с комиками на сцене и в жизни. Но дружба предполагает равные отношения. Поэтому Никифоров, не стесняясь, отвечал на перечные шутки Юрия Никулина. Это была своеобразная эпистолярная дуэль — кто кого перешутит. Артиста так увлекла переписка с коллекционером, что, несмотря на загруженность, великий мастер цирка и кино отправлял своему другу ежедневные отчёты о съёмках фильма «Кавказская пленница».

Никифоров сумел обаять и Аркадия Райкина. Известный артист как-то сокрушался в своём письме: «Сижу в гримёрке уставший и измотанный, но зачем тебе пишу — и сам не знаю...» Не ручаюсь за точность цитаты, но смысл верен.

Леонид Утёсов после смерти жены сообщил всем друзьям, в том числе и Никифорову, что не может вести с ними переписку, настолько убит горем, но буквально через месяц в почтовом ящике коллекционера лежало от него очередное письмо.

Николай Никифоров, как и большинство писателей, артистов, художников, с которыми он дружил, — представители так называемой смеховой, или карнавальной, культуры. Юмор, гротеск, пародии — всё это реакция на те или иные способы порабощения человеческой и творческой свободы, это не социальный и политический протест. Это способ самосохранения личности в условиях культурной, нравственной, жизненной духоты. Никифоров, по сути, своим собирательством проповедовал свободу творчества и самовыражения. 

Ещё несколько важных штрихов к портрету НАНа. Он любил такое культурное явление, как авангард. У Никифорова довольно много раритетов и артефактов, связанных с первой волной русского авангарда. Наиболее ценна и интересна его дружба с «отцом русского футуризма» Давидом Бурлюком. Кстати, поэт и художник учился непродолжительное время в тамбовской гимназии № 1. Интерес к Бурлюку Никифоров проявил в те годы, когда им никто серьёзно не интересовался. Есть версия, что их познакомил замечательный поэт-авангардист Алексей Кручёных. После долгой переписки в 1965 году они наконец встретились и провели в разговорах целую неделю.

Благодаря эпистолярным контактам с городом детства в Тамбове оказалась одна из самых лучших в мире коллекций художественного и эпистолярного творчества поэта и живописца Давида Бурлюка — около 100 картин и эскизов, около трёх тысяч уникальных документов. В том числе и комплект журнала «Color and rhyme» — «Цвет и рифма», который издавал сам Бурлюк.

Никифоров, внимательно следивший за культурными процессами в стране и мире, одним из первых распознал вторую волну авангарда. Творчество Дмитрия Краснопевцева он заметил ещё в 1952 году. «Это будет величайший художник», — заметил как-то НАН. Кстати, существует переписка между Краснопевцевым и Никифоровым.

Он предрекал большое будущее московскому художнику Юрию Васильеву (1924—1975). Его работы экспонировались на крупнейших международных выставках в США (1965) и Милане (1970). Коллекции его картин находятся в Клубе развития современного искусства в Москве, а также в частных собраниях в России и за границей.

Это лишь небольшая часть коллекции имён Николая Никифорова, но и она раскрывает уникальность этого человека.

Эпоха расцвета эпистолярного жанра, по всей видимости, канула в Лету. Николай Никифоров был одним из последних и ярчайших представителей «рукописной» цивилизации. Никифоров, по существу, создал некую культуру дружеского письменного общения, которая включала в себя малые формы графики, живопись, экспромты, посвящения, самиздатовские брошюры, фотографии, а также элементы альбомной культуры и так далее.

Читайте также: Учительнице литературы из Тамбова исполнилось 100 лет