Как и где храните вы фотографии? На флешке, на яндекс-диске, в каком-нибудь облаке... Где-то на дне нижнего ящика стола, может, притаились фотоальбомы из девяностых-нулевых — пластик стал ломким, страницы отделяются от корешка... Кое-где сохранились и другие фотоальбомы, которыми уже не пользуются и которые даже редко раскрывают. Устроены они без всяких кармашков: на тонких картонных страницах — фотографии, вставленные в надрезы-уголки. Ох, как трудно объяснить простую технологию, а объяснять надо, потому что не всем понятно, о чём речь, ведь всё чаще со словом альбом ассоциируется раздел на сайте или на странице в соцсети.
Но настоящий фотоальбом — это вовсе не раздел на странице, не пластиковая тетрадочка и даже не двадцать листов тонкого картона с уголками для фотографий. Настоящий альбом — это поистине хранилище, это драгоценность сродни семейной Библии. Возможно, он, в самом деле, заменял семейную Библию с её многопоколенческими заметками и пометками тем, у кого её не было или не стало.
Как выглядели такие альбомы? В идеале — примерно как альбом директора музыкального училища Соломона Старикова, хранящийся в областном краеведческом музее; альбом и фотографии из него экспонируются сейчас на выставке «Шовский и Островитянова: нерассказанная история любви».
«Альбом принесли в музей в середине семидесятых годов прошлого века, когда на Тамбовщине появились энтузиасты, восстанавливавшие историю музыкальной культуры», — рассказывает заведующая отделом музея Светлана Горбунова.
Фото на память
Этот альбом, скорее всего, был ему подарен. Кожаная обложка строгого серо-коричневого цвета, серебряный обрез, изящная накладка на обложку, исполненная в стиле модерна, страницы из толстого картона, каждая из которых является паспарту. Формат фотографий отличается от современного: были снимки кабинетные (иначе — кабинетный портрет), визитка, которая, в самом деле, была почти такого же размера, как современная визитная карточка, а фотографии чуть поуже назывались макарт. Солидные альбомы нередко преподносили в подарок, возможно, что и Старикову альбом был подарен.
В нём собрано 37 фотографий. Большая часть сейчас демонстрируется на выставке, и, следуя от снимка к снимку, можно рассказать не одну увлекательную историю.
После окончания Московской консерватории получивший степень свободного художника Соломон Моисеевич Стариков был приглашён на должность директора Тамбовских музыкальных классов. К работе он приступил с 1 сентября, и в тот же год по его инициативе был восстановлен класс хорового и сольного пения, начат приём на духовое отделение, а через три года открыт класс виолончели. Стариков организовал симфонический оркестр, а разнообразие направлений подготовки и большое количество желающих посещать музыкальные классы позволили в 1900 году преобразовать их в музыкальное училище.
Тамбов становится популярен у музыкантов и вокалистов. Со многими Стариков был неплохо знаком, и после их приездов на память оставались фотографии.
«Дарственные надписи есть не на всех. Казалось бы, определить, кто изображён, просто, ведь это всё же артисты, персоны популярные. А на деле всё сложнее, в частности из-за того, что и в былые времена существовала мода, популярные типажи — и нередко персоны одного типа внешности на снимках могут быть очень похожи», — делится Светлана Горбунова.
Одесситы
Но есть снимки, не вызывающие сомнений, например, фото вокалистов Тартакова и Давыдова. С Тартаковым, который, как и он, был одесситом, Стариков наверняка был знаком лично.
О Тартакове говорили — и он, конечно, этих разговоров не опровергал, — что он внебрачный сын Антона Рубинштейна, хотя непонятно, где и как Рубинштейн мог завязать отношения с женой одесского портного — официально Тартаков происходил из семьи портного. Рубинштейны в его жизни всё же участие приняли: на одном из концертов его услышала мать Антона Рубинштейна, имевшая неплохое музыкальное образование, и предложила отправиться в Петербург в консерваторию, которой заведовал её сын. Правда, есть и другая версия — пение услышал сам Антон Рубинштейн, восхитился, прослезился, устыдился и немедленно принял участие в судьбе своего сына. Верно одно — консерваторию Иоахим Тартаков окончил в 1881 году, пел в разных театрах, был солистом Императорских театров. А вот у Александра Давыдова, этот псевдоним стал практически главным и единственным именем Израиля Левенсона, певческая карьера складывалась не так удачно, ему довелось немало скитаться, почти как Горькому или Шаляпину. Подростком потерял голос, потом он вернулся поставленным от природы. В семнадцать лет Давыдов пел в цыганской капелле в Киеве. ...В 1900 году становится солистом императорского Мариинского оперного театра. Его репертуар был необыкновенно широк: от цыганских романсов до оперных партий, как говорится, он пел всё: «от Баха до Оффенбаха», причём равно неподражаемо.
Ван-Путерен, по сцене Михайлова
В 1896 году известная в те годы оперная певица Мария Михайлова гастролировала по России, и Тамбов был в числе городов, где она выступала. Вероятно, именно тогда в альбоме Старикова появилась фотография певицы, где она запечатлена в образе Антониды в опере «Жизнь за царя». Эта роль была одной из лучших и любимых ею, не случайно именно в этой роли она последний раз выходила на сцену.
Иногда встречаются утверждения, будто Михайлова — это сценический псевдоним, а на самом деле певица голландка и фамилия её Ван-Путерен. Но Михайлова — настоящая фамилия певицы, а Ван-Путерен — фамилия мужа, которую она взяла, не оставив свою. Но интересно не это, а романтическая по нынешним временам, а для начала прошлого века весьма драматическая, история её замужества. Ван-Путерен был разведён, жена обвинила его в измене (Михайлова с этим никак не связана), и церковный брак был расторгнут. Истица многие кары хотела обрушить на голову неверного мужа, но её требования даже не рассматривались. А вот вступать в новый брак он не мог по закону. Но через восемь лет новый брак всё же был заключён, причём для этого его избраннице, которой и была Мария Михайлова, пришлось обратиться к императрице Марии Фёдоровне (пользуясь служебным положением). Свою просьбу она отчаянно подписала: «Мария Александровна Ван-Путерен, по сцене Михайлова». Просьба была удовлетворена.
Ну а фотография в альбоме Старикова имеет дарственную надпись «… в благодарность за любимый аккомпанемент», что лишний раз подтверждает, что Стариков был равно выдающимся организатором и исполнителем.
Музыка и увлечения
Обращает на себя внимание карточка, говоря старинным слогом, на которой сняты Соломон Стариков и Софья Эпштейн-Старикова. Надписи, говорящей, что запечатлены именно супруги, нет, но в давние времена фотографии такого рода обычно делались по значимым поводам. Заключение брака — повод подходящий. Вероятнее всего, что в Тамбов Стариков приехал уже семейным человеком. Софья Львовна имела музыкальное образование и разделяла намерения супруга распространять музыкальную культуру во всех слоях населения, в том числе и среди простых людей, не имевших средств для покупки билетов на концерты. Соломон Моисеевич и Софья Львовна устраивали общедоступные концерты, играли в четыре руки.
Но Соломон Стариков был не только человеком искусства и «свободным художником» по роду своих талантов и по диплому, но и обладал качествами, присущими художественной натуре, — он мог увлекаться, и достаточно сильно.
В музыкальных классах Старикова было немало девушек. Тамбовские мещане и купцы начали ценить музыкальное образование и старались дать его дочерям. Слушательницы были молоды и свежи. Соломон Моисеевич — хорош собою и блистателен, несмотря даже на то, что на занятиях запросто мог выйти из себя, скинуть на пол ноты, а то хватить линейкой по рукам ученика. И ранняя лысина у него имелась... Но мимолётным девическим обожаниям это не мешало. Тень такой платонической влюблённости можно увидеть и в надписи на фотографии Мэри Кайзер, к тому времени уже закончившей училище, — «неоценимому преподавателю от самой благодарной ученицы». Правда, её-то красавицей назвать нельзя. А Серафима Островитянова была очень хороша собою и играла неплохо. Соломону Моисеевичу очень нравилась её манера игры. Настолько, что он сделал ей предложение и намеревался развесить с законной супругой Софьей Львовной (с которой, впрочем, они жили не очень-то хорошо).
Островитянова отказала Старикову — она любила другого. Ситуация создалась неловкая и неприятная для всех.
Стариков всё-таки расстался с Софьей Львовной, был женат ещё дважды, но известно об этом немного. Любил ли третью, неизвестно, но детей, унаследовавших к тому же музыкальный талант, любил.
Война и любовь
Избранником Серафимы Островитяновой стал Вячеслав Шовский. Они были помолвлены, собирались пожениться, но помешала война. Шовский был полковым врачом, но эта должность не уберегла его от ранения в начале войны, и это же ранение дало возможность влюблённым пробыть вместе несколько дней в Кисловодске, куда Шовского отправили укрепить здоровье после ранения. На следующий год он снова был ранен, опять вернулся в строй. А закончилась его война в 1916 году в Витебске, где он то ли застрелился от тоски и депрессии, то ли погиб в результате небрежного обращения с оружием.
Серафима Островитянова после революции служила машинисткой, говорят, печатала отлично, бегло и почти без ошибок — наверное, сказалась учёба игре на фортепьяно. Замуж она не вышла, жизнь прожила долгую, умерла уже после войны.
На фотографии из семейного архива она совсем молодая, и, конечно, никто не знает, какие повороты судьбы ждут её, как и многих её современников. Фотографии, остановившие мгновение, когда оно было прекрасно, напоминают о нём, вызывая в зависимости от настроения и обстоятельств, тёплые воспоминания, горькие сожаления или тихие вздохи. Иногда, как, например, в истории Старикова, Островитяновой и Шовского, даже чужие истории могут расшевелить эмоции.
