Для многих поэтов их талант является большой и своеобразной ценностью, и они не только дорожат им, но и ещё боятся лишиться этой способности. Владимир Крючков в этом отношении поэт особый, он не боится, что вдруг «разучится». Он уверен, что по большому счёту он и не «пишет» свои стихи, не «сочиняет» их, потому что поэт — как радист: его миссия принять сообщение, расшифровать его и передать дальше; только сообщения эти не от любителя в соседнем доме, а от самого-самого «главного штаба», и пока Бог хочет что-то сказать с его человеческой помощью, поэт и пишет стихи. Но если он перестанет быть нужным Богу в этом качестве, то наверняка потребуется в ином, и в этом совершенно уверен. Надо найти смелость ответить на призыв — и жизнь преобразится, став такой, какой она должна быть. Для такой уверенности у необычного поэта есть основания, ведь правильно писать «о. Владимир Крючков», потому что он священник. Встретив его на ступенях церкви Николая Чудотворца в Сукмановке, где он и служит, думаешь что-то вроде «он здесь был всегда». На самом деле путь и к Богу, и к священству у него был... не «непростой», как принято писать, — он был радостный, но поздний.
КАК ПРОВОЖАЮТ САМОЛЁТЫ
Родился и жил в Жердевке, после школы не пошёл в институт, а получил рабочую специальность. Она вскоре пригодилась в армии. Служил на Дальнем Востоке, был радистом, и неплохим — после окончания срока службы предлагали остаться во Владивостоке и поступить во флот. Сулили загранку, путешествия и хорошие заработки, но он поразмыслил и отказался.
«Я так люблю землю, цветы, животных, люблю встречать разных людей — и окажусь на «посудине» посреди океана без всего этого?» — вспоминает он свои тогдашние размышления.
Потом-то, может, и пожалел о таком решении, потому что в Жердевке, куда вернулся, в девяностые годы с работой было плохо. Но вскоре всё устроилось — поступил на службу по контракту на авиабазу, располагавшуюся тогда в райцентре. Прослужил двенадцать лет, когда пришло распоряжение о переводе полка в Курск. Переезжать он не мог — семья, дети, пожилая мама, которой нужно было постоянно помогать. Пришлось завершить контракт и снять погоны.
ОТВЕТИТЬ НА ПРИЗЫВ
«Армия — такая структура, выпадение из которой, когда провёл там не один год, очень трудно и болезненно. Адаптация к гражданской жизни идёт тяжело, оказывается, что на гражданке всё по-другому, всё не так… А если к тому же ты ещё и практически без друзей остался — почти все мои улетели в Курск, — то ещё труднее. Для меня тогда город просто опустел. То, что я тогда чувствовал, было не просто плохое настроение, а больше походило на депрессию. Искал выход — и пошёл в церковь. Один раз, другой… Вскоре на меня обратил внимание настоятель и предложил петь на клиросе. Я окончил музыкальную школу, петь люблю, но тут не сразу решился», — рассказывает о. Владимир.
Примерно так же, не с первого раза, согласился он потом и на предложение поступить в семинарию. Если рассуждать «по-человечески», всё было и в самом деле очень непросто: заочного обучения тогда в тамбовской семинарии ещё не было, нужно оставить семью и работу, уехать в Тамбов… А ведь ещё неизвестно, рукоположат ли… Ну и вообще — если на клиросе петь ответственно, то уж священником быть — ответственность несравнимая. Но когда настоятель спустя некоторое время повторил предложение, он согласился, потому что его надежда была больше страха неизвестности. На свои колебания он сейчас смотрит как бы со стороны и говорит, что на Божий призыв надо отвечать всегда, потому что если не внемлешь, не пойдёшь — Он всё равно не отступится.
Среди первокурсников он оказался едва ли не самым старшим, но если разница в возрасте и жизненном опыте как-то ощущалась, так в том, что ему были привычны многие особенности быта и внутреннего распорядка, говоря по-военному. Дежурить на кухне, чистить картошку, дежурить на телефоне, на вахте — в этом было что-то от армейской жизни и не требовало привыкания. А в остальном все семинаристы были равны в желании учиться.
«В нашей семинарии одна из лучших библиотек духовной литературы — более сорока тысяч томов, и всем этим богатством мы пользовались, когда писали рефераты, доклады. А какие у нас были прекрасные преподаватели! С бывшими однокурсниками встречаемся как родные. Два с половиной года я учился очно — и столько удивительных людей встретил!» — с восхищением вспоминает о. Владимир.
Совершенная неправда, что после какого-то возраста мозг человека утрачивает податливость и живость, а учиться становится трудно. Ему, в совершенно нестуденческом возрасте, учиться было интересно, и, как полагается, любимые предметы были — языки и история. И разве можно удивиться тому, что в семинарские годы он начал писать стихи? Вернее, вернулся к ним, потому что первые опыты случились ещё в детстве и в ранней юности и, как часто случается, с взрослением благополучно угасли.
СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД ВЗРОСЛОГО ЧЕЛОВЕКА
Учёба в семинарии словно вернула ему, зрелому человеку, юношескую свежесть восприятия мира. Жизненный опыт взрослого человека и не забытое ещё счастье обретения веры, умноженные на эту свежесть взгляда, стали почвой новой «взрослой» поэзии о. Владимира. Правда, его творчество, которое, если следовать школьным рубрикам, смело можно отнести к «духовной лирике», поначалу никакого признания не получило, а кое-кто из преподавателей и священников попросту смеялся, когда он делился первыми поэтическими опытами. Но когда он пришёл к своему духовному наставнику с прямым вопросом, может, надо бросить все эти стихи, тот очень серьёзно сказал «нет». И объяснил ему схему взаимоотношения поэта и Бога, которая так похожа на службу радиста.
А призвание священника немного похоже на педагогическое, и о. Владимир эту сторону священнического труда на себе тоже испытал. Ещё до рукоположения он вёл богословские курсы в Уварове. Слушателями были люди разного возраста, разных профессий, но общий интерес к Божьему слову объединял их. Видя этот интерес, жажду знаний, о. Владимир отправился в любимую семинарскую библиотеку, где ему дали в вечное пользование иллюстрированный комментарий к Библии. Эта книга, а, возможно, и свидетельство, которое он давал своим собственным примером, помогли многим слушателям курсов найти свою дорогу к Богу, а кому-то— и к священству.
В Уварове же он руководил любительским литературным объединением, сумел выпустить один из самых красивых и содержательных альманахов этого объединения (хотя, как признаётся, пришлось выдержать натиск авторов, не понимавших, почему «а жене нравится» не может быть достаточным критерием для публикации). Когда у Уваровской епархии появилось своё телевидение, он стал ведущим одной из программ.
РАСШИРЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА
Сейчас он служит в Сукмановке. В 2014 году начинал служить в, как сейчас говорят там, старой церкви, небольшой часовенке, которую местные верующие построили в девяностые буквально из ничего — настоящую-то старую церковь сровняли с землёй в пятидесятые годы. А сейчас в селе есть новая церковь. о. Владимир готов рассказывать о ней бесконечно. Он сам вроде бы уже и поверил, что случилось такое чудо: храм построили меньше, чем за пять лет — в 2015-м освятили место, а в 2019-м уже начались богослужения, — но не может перестать восхищаться этим. Произошло всё, конечно, не само собой, а по молитвам прихожан и с их помощью. Основными благотворителями стали местные фермеры, ну а небогатые прихожане жертвовали, приобретая именные кирпичи. Сукмановка была когда-то большим селом, ну а сейчас тут едва наберётся тысяча жителей. Прихожан в обычные дни у о. Владимира немного, и те в основном пожилые, а по праздникам приезжают те, кто родом отсюда, но живёт в Жердевке, а то и подальше, — в торжественные дни они хотят быть со своими родными, живыми и усопшими. Всем им в прямом смысле слова находится место в храме.
Церковь в Сукмановке обладает необыкновенной акустикой, но при этом несомненном достоинстве её можно прямо назвать маленькой. Маленькой, но не тесной, она будто построена в соответствии с известным выражением о хорошем тексте «Словам тесно, а мыслям просторно», которое о. Владимир считает очень верным. В самом деле — разве же невозможно, чтобы и стихи, и храм обладали удивительным, но совсем не волшебным качеством быть изнутри больше, чем снаружи? Наверное, они даже должны быть такими, потому что дело не в видимом нарушении законов пространства, а в присоединении некоего дополнительного измерения, — может же оно, это пространство, «расширяться», как расширяется сердце от счастья или восхищения оттого, что в это сердце входит Бог!
Сама жизнь тоже может расширяться, расправляться, как расправляются крылья, чтобы стать такой, какой она с самого начала предназначена именно этому человеку, если повезло поймать частоту.
Читайте также: Народный детский хор «Начало» отпраздновал 25 лет
