Член Союза художников России Андрей Бубенцов: «Я очень ценю свободу»

Решением Тамбовской областной Думы, принятым этим летом, члену Союза художников России Андрею Бубенцову присуждена премия имени А. М. Герасимова. Во время беседы с Андреем я спросила: как он, оригинальный современный художник, воспринял награду имени одного из основоположников соцреализма?

А далее наш разговор уже шёл об искусстве и месте художника в нём.

Я не могу назвать себя полностью реализованным художником. И сегодня ощущаю себя учеником. Высшее проявление человека – это творчество. А творчество без обучения невозможно. Надо понимать, как и что делать. Искусство отвечает на вопрос: как? Поэтому этим приходиться заниматься всегда. А обучение – сфера без конца и края. Этот путь бесконечен, и мы по нему движемся. Иногда в разные стороны. Так как путь не линеен. Его траектория достаточно сложна.

Какие-то творческие периоды на этой траектории можно выделить. Но границы их размыты, поэтому многими вещами приходится заниматься параллельно. Когда занимаешься реализмом, хочется чего-то модернового. Начинаешь им заниматься, тянет в реализм. Я себя не ограничиваю каким-то выбранным раз и навсегда стилем. Делаю, что хочется на сей момент. Сегодня я встал – хочу быть реалистом, соскучился по пейзажу. Пишу какой-нибудь пейзаж. А когда «застреваешь» в пейзаже, хочется цветом, композицией поимпровизировать. Приверженности к какому-то цвету тоже нет. Какие-то цвета сами диктуют содержание. Материал иногда может подчинить и увести в каком-то направлении.

И я в этом смысле больше подчиняюсь. Потому что вариации, в том числе и в натурном пейзаже, можно делать совершенно разные. Всё-таки импровизационная работа она позволяет открыть те двери и ниши в творческом процессе, которые ты не видишь, когда начинаешь работу. Это очень важный момент. Его нельзя пропустить. Надо последовать за краской, за пятном, за линией. Может открыться ещё что-то, о чём не подозреваешь, о чём не задумываешься. Поэтому я и иду, не задумываясь за тем направлением, куда потечёт краска, как она ляжет. Так всю жизнь и учишься, потому что очень многое в этом процессе открывается и хочется это узнать и попробовать.

Я собственно его и не определял. В этом смысле я легкомысленный художник. У меня нет какой-то догмы, которой надо следовать всю жизнь, или какого-то принципа, от которого нельзя отходить. Но зато, во-первых, это позволяет делать то, что хочется. А, во-вторых, всё не линейно. Очень трудно следовать плану, даже выбранному самим. То есть, что-то планируешь: в этот период я буду делать то, а в тот - другое. Только начинаешь делать, возникают обстоятельства и сводят с намеченного пути. Иногда по этому поводу напрягаешься, потому что планы рушатся. А сейчас я стал более легко к этому относиться. Если направляет в эту сторону, значит, будем действовать в данном направлении.

Момент, с которого я определил себя как художника, можно проследить до минуты. Это произошло, когда после десятого класса приехал поступать в Пензенское художественное училище. Как такового академического образования у меня не было. Родился я на Алтае, но всё детство и юность провёл в Мичуринске. А там был замечательный педагог Аркадий Васильевич Платицин. Это просто легенда. В общении он был невероятным человеком. Он как будто заглядывал в душу и вносил человеческое тепло. У него был негромкий голос. И этим приглушённым голосом он что-то объяснял, рассказывал своим ученикам.

Способности к рисованию у меня были с детства. Помню в детском садике меня хвалили за рисунки. И родители отвели меня в изостудию при Доме пионеров к Платицину. Там я даже портрет друга написал, который попал на выставку в Ильинском храме, который на тот момент был краеведческим музеем. Это было первое признание. Но всё же тогда выбор был не осознанным. Потому что в детстве и юности у меня было много других увлечений: фотография, спорт и многое другое.

А чёткое осознание себя художником пришло, когда я вступил в стены Пензенского училища. Там одни стены заряжают. Тогда я совершенно чётко понял, что, если и не поступлю, всё равно сюда вернусь. Это было моё.

Самое главное, что Пензенское училище, при всех студенческих прелестях жизни, не отбила, а увеличило желание учиться, познавать. Лично у меня не пропало желание заниматься профессией. Наоборот, оно усилилось. После училища мои одногруппники поступили учиться дальше. И я тоже поступил через некоторое время.

Но сначала я был обязан три года отработать по распределению. Меня направили в Тамбовские художественные мастерские, где удалось получить мастерскую в подвальчике. В Тамбове оказались друзья, с кем учился раньше, здесь царила хорошая атмосфера. Друзья поступали в разные учебные заведения. И я начал готовится в институт. Было очень сложно: семья, работа. Уходил рано, возвращался поздно. Все три года много рисовал. По разным причинам решил поступать в Полиграфический на заочное отделение. Параллельно занимался организацией выставок. Получилось так, что сначала вступил в Союз художников, потом поступил в институт.

Ещё большему образованию способствовали творческие дачи. У Союза художников было несколько Домов творчества, куда художники выезжали работать на природе. Я посчитал, что два месяца творческих дач для меня были, как один курс института. Я несколько раз работал в Доме творчества «Горячий Ключ», что в предгорье главного Кавказского хребта, и в Доме творчества имени Кардовского в Переславле-Залесском, которую мы называли «академичка», куда приезжали художники уже сформированные. А в Горячем ключе мне судьба благоволила. Всегда попадал в молодёжные потоки, где был свой и незабываемый круг общения.

90-е годы были непростыми, но интересными. С одной стороны, открывались галереи, иностранцы заинтересовались российским искусством. Соцреализ стал многим надоедать. В выставочном зале ЦДХ проводилось огромное количество выставок. Это сильно подкупало. Художники тяготели к экспериментам, поиску прекрасного звучания и пластики. Очень много появилось свободной живописи. По прошествии времени, осознаёшь, что может она и была слабовата, но это нужно было пережить, надышаться свободой. Сейчас понимаешь, что кто был крепким профессиональным художником, таковыми и остались.

Я много на эту тему размышляю. Был я и на «академичке», где поддерживались традиции русского искусства, и в Горячем ключе с его молодёжными потоками, где всё было как раз наоборот: поиск в области пластики и сознания. Конечно, выбранный художником путь зависел и от характера, и типажа человека. Кто был целеустремлённым с детства, выбирал «академичку» с крепким реализмом. Можно было выстроить интересную карьеру. Я смотрю на тех людей, с кем там работал, они сейчас членкоры и так далее.

Был период, когда хотелось уехать в Москву, где всё кипело. Туда много друзей переехало из провинции. Но потом начался откат. Тяжёлый удар был нанесён по галереям, когда придумали оформление картин на вывоз. Где-то в конце 90 и в нулевых. Такой пласт закрыли перед художниками. Иностранцы покупали картины, а вывезти их не могли. Было жуткая бюрократия по оформлению. Сейчас стало чуть попроще. И в этом помогает интернет. Показываю картины, чувствую интерес и тогда можно их продать.

Идея о студии очень долго не возникла, потому что я достаточно сильно ценю свободу. Я занимался свободным творчеством, был, как сейчас говорят, фрилансером, свободным художником. Но предложений преподавать поступало много. Я всячески отбивался. Приходили с просьбой о частных уроках. Отказывался, понимая, что это сразу камень на ноги верёвки на крылья. И всё-таки однажды решил попробовать. Это произошло 10 лет назад. Пришла молодёжь, которая уже отучилась, но им чего-то не хватало. После института занимались дизайном, а им хотелось получить академическое умение рисовать. Например, шарик или кубик со светотенью выстроить на плоскости. Не все наши заведения дают такие навыки. Затем ребята начали втягиваться, рисовать живопись.

Потом всё стало накручиваться. Я привык к студийцам, к общению с ними. Да и материальная стабильность появилась. Сейчас я сразу понимаю зачем человек приходит. Я не отговариваю, даю возможность попробовать, а человек сам поймёт: нужно ли ему это. За эти годы через студию прошёл не один десяток ребят и девушек. Сначала занимались в мастерской, потом я снял временно помещение на улице Гоголя. Там стал проводить мастер-классы. Это оказалось нечто энергозабирающее. Приходило 14-15 человек, совсем разных. Кто-то первый раз брал кисть в руки, но сразу желал писать большие картины. Но зато я закалился. У меня ощущение появилось, что кроме детей, мне ничего не страшно. С детьми я не занимаюсь.

Студию буду продолжать. Конечно, жертвуешь временем, но мы со студийцами уже сроднились. У меня нет строгой программы. Это импровизационный процесс. Семь-восемь человек, и каждый занимается своим. Сейчас мы перешли ко мне в мастерскую. Две аренды очень дорого платить.

Это Максим Булахтин. Он занимался четыре года, и теперь вступил в Союз художников. Максим — инженер, работал на заводе. Но ему хотелось заниматься изобразительным искусством. Он очень целеустремлённый. Начинал с шарика, потом наработал технику и вырос в самостоятельного художника. Его работы были даже отмечены на выставках. Они позволили ему вступить в Союз. Главное, сохранить в себе желание работать, творить. Для звания художника нужна вся жизнь. У Максима была цель для воспроизведения формы и рисунка для работы в компьютерной графике. Это оказался для него такой увлекательный труд, что он ушёл с завода и занимается теперь компьютерной графикой. Стал профессионалом в этой сфере. Есть девушки, которые интересно работают, участвуют в выставках. И все они не копирую меня, а имеют свой стиль.

Конечно, невозможно за год или два вытащить из человека то, что в нём заложено. Я помогаю студийцам проявить себя, какие-то академические вещи им даю. У некоторых пришедших я видел, что если и нет специального образования, но есть врождённый вкус. Бывает, что и у профессионалов нет вкуса. Это от многого зависит. Надо ходить в музеи, смотреть фильмы, читать книги.

В первую очередь художественная литературу. Любую классику: нашу, зарубежную. Это даёт художественное восприятие произведения. Мне повезло, что в детстве отец покупал книги. У нас была большая библиотека собраний сочинений различных великих писателей. Я читал от первого тома до последнего Достоевского, Пришвина, Мопассана, Гоголя. Всё что было. Многие книги прочитывал по несколько раз. Любимейшими были Гоголь и Достоевский со своим очень образным художественным языком. Например, Гоголь пишет: «На бюро у Плюшкина стоял высохший лимон не выше грецкого ореха». То есть, в этой фразе столько заложено изобразительного, что только рисуй.

Сейчас, как не банально это звучит, мне хочется позаниматься пейзажем с минимальным количеством изображений. То есть, самые простые отношения: небо и земля. Минимализм в пейзаже. Наша среднерусская земля глубинна в своих ощущениях. У нас есть всё: и север с ограничениями в освещении, а можно найти и жаркие тропики. Ландшафт только кажется простым. Художник же мыслит пятнами и линиями. У нас этого вполне достаточно. Сегодня хочется залезть в цвет, в левитановское состояние, когда вроде бы просто, но внутри так всё и вибрирует. Это моё личностное восприятие, хочется покопаться в цвете. Сейчас едешь на природу и трёх часов не хватает, чтобы небо к земле найти.

Читайте также: В Музейно-выставочном центре открыли выставку, посвящённую подвигу советских пограничников